Смелость и свобода слова: можно ли говорить правду "во времена всеобщей лжи"?

Чего стоила человеку в разное время свобода слова и как он отстаивал право на неё? Британский историк, профессор европейских исследований Оксфордского университета Тимоти Гартон-Эш написал небольшое эссе-экскурс в истории людей, решавшихся "во времена всеобщей лжи говорить правду" — от Перикла до Августа Ландмессера, отказавшегося поднять руку в нацистском приветствии, и наших дней. Моноклер подготовил перевод.
"На протяжении всей истории человечества были люди, готовые рискнуть всем ради своих убеждений"
В 1921-м году немецкий публицист Курт Тухольский писал:
"Нет ничего труднее и ничего не требует большего характера, чем понять, что ты находишься в открытом противоречии со своим временем, и громко сказать: "Нет".
Всегда очень сложно — и с психологической, и с интеллектуальной точки зрения — выйти за пределы здравого смысла нашего времени и места. Так называемая "нормативная сила данности" убеждает нас: то, что мы видим вокруг себя, то, что всем окружающим кажется нормой, в каком-то смысле и является этической нормой.
Многочисленные исследования в области поведенческой психологии показывают, как наше индивидуальное убеждение об истинности и правоте пасует перед массивным давлением наших коллег. Мы, как заметил Марк Твен, "благоразумные овцы". Это же подметил Джон Стюарт Милл, когда он писал в "О свободе" (1859 г.), что те же самые причины, которые делают кого-то священнослужителем в Лондоне, сделали бы его буддистом или конфуцианцем в Пекине.
Тем не менее нормы постоянно меняются; это происходит даже в пределах одной жизни, тем более что сейчас мы живем дольше. Так же, как престарелые диск-жокеи могли бы арестовываться за сексуальные домогательства или оскорбления, бывшие нормой в 60-е годы, нам, должно быть, будет неприятно осознать, что некоторые другие действия, которые люди считают вполне нормальными в настоящее время, можно рассматривать как аномальные и отвратительные через 50 лет.
Это достаточно сложно — выйти за пределы установленных норм/взглядов нашего времени; открытый протест требует многого от человека. В "Свободе для мысли, которую мы ненавидим" (2007), прекрасной книге в традиции Первой поправки к Конституции США.
Первая поправка к Конституции США является частью Билля о правах. Она гарантирует, что Конгресс США, кроме всего прочего, не будет посягать на свободу слова.
Энтони Льюис цитирует мнение верховного судьи США Луи Брандеса, который еще в 1927 году говорил: "Многие считают величайшим судебным достижением дела о свободе слова".
Пассаж, который цитирует Льюис, начинается со слов: "Те, кто выиграл нашу независимость … считали, что свобода — это залог счастья, а смелость — это секрет свободы". Льюис цитирует Брандеса, который заимствует эту мысль из 18 века — у основателей США. Но тем основателям хорошо было известно, что они заимствовали это прямо из речи Перикла над могилами воинов во время Пелопоннесской войны в 5 веке до нашей эры, которую, если не сочинил, то существенно улучшил Фукидид.
"Вы же теперь, — фукидидов Перикл увещевает древнюю афинскую аудиторию, восхваляя героизм мертвых, — подобных людей примите за образец, считайте счастьем свободу, а свободою мужество, и не стойте праздно в стороне от опасного противника".
Еще более непосредственно американская традиция мужественного отстаивания свободы слова опирается на английское наследие XVII века. На таких людей, как Джон Лилбёрн, например. В 1638 году, когда ему было еще только 20, Лилбёрн был признан виновным в Звездной Палате суда за то, что помог переправить в Англию трактат против епископов, который бы напечатан в странах Бенилюкса. Лилбёрна привязали сзади к телеге в жаркий летний день и беспрестанно били кнутом по голой спине на всем пути — от восточного конца Флит-стрит до двора Вестминстерского дворца. Один прохожий подсчитал, что он получил около 500 ударов, что превратилось в 1500 следов от полос, так как у палача был тройной кнут.
С разбухшими от удара плечами он был вынужден простоять у столба еще два часа во дворе Дворца. Здесь, несмотря на свои раны и палящее солнце, Лилбёрн начал громко рассказывать свою историю и продолжать обвинять епископов. Толпа, как сообщается, была в восторге. Через полчаса пришел "толстый адвокат", который предложил ему замолчать. Человек, которого жители Лондона уже окрестили "свободнорождённый Джон", отказался замолчать. Затем ему так грубо вставили кляп в рот, что кровь брызнула у него изо рта. Бесстрашно он сунул руки в карманы, достал оттуда диссидентские памфлеты и кинул их пачкой в толпу. Никакие другие средства не могли остановить его, свободнорождённый Джон начал топать ногами – и протопал ими до тех пор, пока не истекли два часа наказания.
Как англичанина меня особенно вдохновляет пример Джона Лилбёрна и пример всех остальных наших свободных Джонов: Джона Мильтона, Джона Уилкса, Джона Стюарта Милла (и Джорджа Оруэлла — "свободнорожденного Джона" во всем, кроме имени). В более широком смысле можно говорить о специфической западной традиции смелости в отстаивании свободы слова, той, которую можно проследить от древних Афин, через Англию, Францию и множество других европейских стран, до США, Канады и всех либеральных демократий сегодняшнего Запада. Но было бы совершенно неправильно полагать, что эта привычка сердца ограничивается Западом. На самом деле, примеров такого стойкого неповиновения в Англии в последнее время становится всё меньше, в то время как мы находим их в других странах и культурах.
Рассмотрим, например, китайского диссидента Лю Сяобо. Лю был приговорен к 11 годам лишения свободы в 2009-м году за "подрыв государственной власти". Его письменный ответ на обвинения и его заключительное слово в суде являются, как и многие его ранние работы, осознанными и мужественными утверждением принципиальной важности свободы слова. И это касается не только западной традиции. Например, в своей книге "Никаких врагов, никакой ненависти" (2012) он цитирует традиционный китайский 24-символьный судебный запрет:
"Говори все, что ты знаешь, в деталях; говорящий непорочен, потому что слушатели способны думать; если слова верны, поправьте себя; если они не являются таковыми, просто примите к сведению".
После того, как Лю отдает должное своей жене ("Вооруженный вашей любовью, дорогая, я могу смело слушать приговор, который я встречу с миром в моем сердце"), он говорит о том, что с нетерпением ожидает дня, "когда наша страна станет землей свободного выражения: страной, где слова каждого гражданина получат равное уважение, страной, где различные ценности, идеи, убеждения и политические взгляды смогут конкурировать друг с другом, даже когда они мирно сосуществуют". Судья прервал его, прежде чем он закончил говорить, но свободнорождённый Сяобо, как и свободнорождённый Джон, продолжил свое послание. В заключительной части речи Лю манифестировал:
"Я надеюсь, что я буду последней жертвой в длинном отчете Китая об излечении слова как преступления. Свободное выражение является основным правом человека, основой человеческой природы и матерью истины. Чтобы убить свободу слова, чтобы оскорбить права человека, придется задушить человеческую природу и подавить истину".
К этому времени Лю был известным, после этой речи — еще известнее. Его наградили Нобелевской премией мира в 2010 году. Но, пожалуй, самые вдохновляющие примеры можно найти среди людей, которые не известны вовсе: среди тех самых обычных людей, которые делают удивительные вещи. Такие люди, как работник верфи из Гамбурга, который на открытии военно-морского учебного судна в 1936 году отказался присоединиться ко всем тем, кто вокруг него делает салют Гитлеру. Фотография начнёт широко распространяться в интернете более чем 60 лет спустя. На ней он стоит посреди леса вытянутых рук, в то время как его руки крепко сложены на груди — портрет неподатливой гордости рабочего. Имя этого рабочего — Ландмессер. Он был членом нацистской партии, но позже его исключили из партии за женитьбу на еврейке, а затем заключили в тюрьму за связь с "позорящим племенем". После освобождения Ландмессера призвали в армию для участия во Второй мировой войне, с которой он не вернулся.
Опять же, такие моменты решительно не ограничиваются Западом. Во время арабской весны 2011-го года в Саудовской Аравии диссиденты хотели устроить "День гнева". Однако, узнав о массовом присутствии полиции в назначенном месте в столице Эр-Рияде, почти никто из участников не появился. Но один человек, крепко сложенный черноволосый учитель по имени Халед аль-Джохани, вдруг подошел к группе иностранных журналистов.
"Мы должны говорить свободно , — воскликнул он со взрывом накопившегося страсти. — Никто не должен ограничивать свободу слова". В ролике из репортажа BBC Arabic, который вы можете посмотреть на YouTube, на заднем плане маячит скрывающийся высокий полицейский, в белых одеждах, головном уборе и темных очках. Он пытается вызнать, что говорит аль-Джохани. Чуть дальше вооруженные полицейские что-то бормочут в свои рации. "Что будет с вами?" — спрашивает один из репортеров, пока они сопровождают учителя обратно к своей машине.
"Они отправят меня в тюрьму, — говорит аль-Джохани, добавляя с иронией: и я буду счастлив".
Впоследствии он был приговорен к 18 месяцам лишения свободы.
Во многих местах мы можем найти памятники Неизвестному солдату, но мы должны также возводить их и Неизвестным спикерам.